будем думать. Перезвоню. 
Он выключил смартфон, положил его на столик, затянулся сигаретой и выпустил дым к потолку.
 – И каков аванс? – спросил. Был он явно старше всех здесь присутствующих. Лет за пятьдесят, среднего роста, полноватый, широкоплечий, с редкими, словно прибитыми пылью, коротко стриженными волосами.
 – Треть от всей суммы за работу.
 – Коля… – произнесла пани Стефа.
 – Подожди, Стефа.
 Женщина молча налила себе воды и откинулась на спинку кресла.
 О как, подумал Сыскарь, значит, все-таки, есть тут не только хозяйка, но и хозяин.
 – И сколько вы хотите за всю работу? – спросил хозяин.
 – Если найду за неделю или меньше, начиная с завтрашнего, дня, тридцать тысяч долларов. Аванс – десять тысяч. Если потребуется больше недели, то с каждым днем сумма будет уменьшаться на тысячу долларов. То есть, если на поиски уйдет десять дней, вы заплатите двадцать семь тысяч. Две недели – двадцать три тысячи. И так далее, вплоть до двадцати дней, когда сумма, за вычетом аванса, становится нулевой.После этого поиски прекращаются, и аванс возвращается. Или не возвращается, если есть результат. Не важно, хороший или плохой.
 – То есть? – нахмурился мужчина. – Что значит, хороший или плохой?
 – Он имеет в виду, что наша девочка может оказаться мертва, – сказала тихо пани Стефа. – Так?
 – Увы, – кивнул Сыскарь. – Как ни неприятно об этом говорить, такое случается. Не часто. Но случается.
 – Звонков о выкупе не было, – резко сказал мужчина и затушил сигарету в пепельнице.
 Сыскарь едва заметно пожал плечами.
 – Сима, – мужчина посмотрел на Симая.
 – Что, Николай? – цыган сидел на стуле в свободной позе, забросив ногу за ногу. Только шляпу снял и держал ее небрежно за поля двумя пальцами.
 – Ты уверен в этих людях?
 – Как в себе, – твердо ответил кэрдо мулеса, даже сел ровнее.
 – Уверенности мало, – сказала Стефа. – Нам нужно, чтобы вы нашли нашу девочку.
 – Приложим все силы, – сказал Сыскарь. – Это единственное, что я могу вам обещать.
 – Хорошо, – сказал мужчина после непродолжительного молчания. – Мы принимаем ваши условия. Подождите.
 Он поднялся и вышел из гостиной.
 – Я бы не советовала вам нарушать условия нашего соглашения, – сказала пани Стефа. – Но не подумайте, что это угроза. Просто… просто мы очень любим свою дочь, и … – она умолкла и снова припала к бокалу с водой.
 «И сочтем глубочайшим личным оскорблением, если вы попытаетесь нас обмануть», – мысленно закончил фразу Сыскарь.
 Вернулся мужчина и положил на стол пачку долларов.
 – Ваши десять тысяч, – сказал он. – Забирайте.
 – Спасибо, – Сыскарь, не считая, спрятал деньги во внутренний карман куртки. – Как я понимаю, мы начали работать?
 – Да, – сказал Николай.
 – Тогда у меня сразу вопрос. Ваша дочь жила с вами?
 – Разумеется.
 – Нам хотелось бы осмотреть ее комнату. А также посмотреть содержимое компьютера, телефона, планшета… Вообще любого гаджета, принадлежавшего ей, где есть чип и память.
 – Мы уже смотрели, – сказала пани Стефа. – И очень внимательно. Увы, ничего.
 – И все-таки.
 – Проводи их, Стефа, – сказал Николай.
 В сопровождении хозяйки дома детективы вышли в прихожую и по широкой каменной лестнице поднялись на второй этаж. Сквозь витражное арочное окно на промежуточной площадке между первым и вторым этажом лился разноцветный утренний свет.
 Комната Богданы, расположенная с восточной стороны особняка, была площадью, как прикинул Сыскарь, около тридцати квадратных метров и выходила окнами и балконом в сад. Высокие потолки, тяжелые светло-голубые шторы и дорогие обои в бледно-синих фантастических цветах. Широкая деревянная кровать у стены, вычурная люстра с множеством хрустальных висюлек, зеркальный шкаф-купе, несколько полок с книгами, компьютерный стол, кресло и два стула с высокими спинками возле журнального столика. Газовый, покрытый изразцами, камин. На стене над кроватью – картина в раме. Портрет Богданы Король. Написано тщательно, даже искусно, но без художественного блеска. Умело раскрашенная фотография по большому счету. Правда, девушка красивая, ничего не скажешь. Взяла все лучшее от мамы и папы.
 – Компьютер можно включить? – спросил Андрей.
 – Конечно, смотрите. Там нет пароля, – ответила хозяйка дома.
 – Ирина, займись.
 – Хорошо.
 – Почта и соцсети в первую очередь, – напомнил Сыскарь.
 – Да.
 – Когда вы в последний раз видели вашу дочь? – он повернулся к пани Стефе. Та негодующе дернула плечами (не понравилось слово «последний» в данном контексте, догадался Сыскарь, ничего, это по-русски, потерпит), но ответила:
 – Три дня назад. Семнадцатого сентября. В первые сутки мы беспокоились, конечно, но не очень сильно. Дело в том, что накануне у нас был разговор… как бы это сказать… В общем, мы поспорили. Она требовала большей свободы, мы с отцом возражали.
 – Ей было мало свободы?
 – Видимо, она так считала. Мы с Николаем думали иначе.
 – Подругам, друзьям звонили?
 – И не раз. Никто ничего не знает. Она просто не вернулась домой. Телефон отключен и отследить его невозможно. Пробовали те, кто в этом очень хорошо понимает. Ничего. Планшет тоже был с ней… – голос пани Стефы дрогнул, она прижала ладони к лицу и заплакала. Тихо и очень-очень горько.
 – Ну-ну, – Андрей осторожно подвел безутешную мать к креслу, усадил. – Мы найдем ее, обязательно. Но нам потребуется ваша помощь.
 – Да, разумеется… – в руке пани Стефы невесть откуда появился платок, она прерывисто вздохнула, вытерла глаза. – Все, что вам нужно.
 – Телефоны и адреса всех знакомых вашей дочери. Родственников, друзей, одноклассников – всех, кого только можете вспомнить. Подробный отчет по тому дню, когда она не вернулась домой. Где была, во сколько должна была вернуться, во что была одета, что имела с собой. Писать не обязательно, можно на диктофон. Ее фото. То, на котором она, как вы считаете, больше всего на себя похожа. Желательно на бумаге и в электронном виде. Вы сильно накануне… э-э… поспорили?
 – Вы имеете в виду, не поругались ли мы?
 – Именно это я имею в виду.
 – Я бы не сказала, что мы поругались. Мы даже пришли к компромиссу. Раньше ей разрешалось возвращаться домой не позже одиннадцати, а теперь договорились на двенадцать. Да и вообще… Никто не хлопал дверью, не кричал и не впадал в истерику. Под конец